Игорь Гриньков - Откровения судебного медика [сборник]
Травматологи сочли, что в данной ситуации нужды в операции нет, и ручную репозицию (сопоставление отломков переломов) с наложением гипса мне проводили уже в палате нейрохирургии под наркозом. Еще после укола обезболивающего промедола в травмпункте я «поплыл». Боль ушла, и я отстраненно, как бы со стороны, с некоторым интересом наблюдал за происходящим…
Сам же выход из состояния наркоза был удивительным и фантастическим. Очень не хочу, чтобы люди, особенно молодежь, восприняли эти строки как пропаганду наркотического «трипа» (trip — поездка, экскурсия — на жаргоне наркоманов западных стран — «наркотическое путешествие»). В медицинских целях, особенно как средство борьбы с шоком, такие вещи, как наркотики, просто необходимы, а часто являются единственным средством спасти больного. «Трипы» для дурного кайфа заканчиваются удручающе стереотипно — наркотической зависимостью, полным распадом личности и смертью до 40 лет. Другого не дано.
Итак, я выходил из наркоза, паря в каком-то сказочном сюрреалистическом мире. Этот мир (или страна) был наполнен негой и блаженством. В черном, глубоком, бархатном, обволакивающем пространстве плавали огромные невиданные цветы причудливой формы и невообразимых расцветок, напоминающие живые существа, странным образом превращающиеся в обнаженных обольстительных женщин, зовущих и желанных. Женщин преимущественно азиатского типа, которому я отдавал предпочтение.
Моим идеалом всегда была женщина азиатской расы, по поводу чего один приятель поставил язвительный диагноз — «желтая лихорадка», — женщина черноволосая, с высокими скулами, чувственными губами, восхитительным разрезом раскосых глаз, с матовой кожей, умная и немногословная, загадочная, как Восток.
Бесшумные движения гейш — искусных жриц бумажных чайных домиков, предупредительных и внимательных, порочных и одновременно недоступных, чья кошачья поступь более тиха, чем шелест шелковых кимоно, обтягивающих их тела, а неуловимые движения стана и утонченная пластика царственных рук — тайные сигналы-символы, посылаемые избраннику.
Или гордая наездница, с непроницаемым, как у сфинкса, лицом, тронутым послеполуденным степным загаром и разметанными горячим ветром черными прядями волос, бесшумно скользящая между высоких трав на гнедом скакуне. Этакая восточная валькирия, но не собирающая души павших в сражении героев для препровождения их по воле бога Одина в Вальхаллу, поскольку она не воительница, а всего лишь всадница, просто решившая разнообразить суровый быт кочевья бешеной скачкой по бескрайней степи.
«Женщина должна быть ласковой и неслышной» — цитата из ранней песни Джона Леннона. Громогласный бабец с металлом в голосе — б-р-р, как такое почти мужеподобное существо может быть предметом обожания и вожделения?
А с чего это люди вдруг взяли, что большие глаза являются эталоном красоты? Вообще-то это один из симптомов базедовой болезни. Отражение души — не глаза сами по себе, а тот внутренний свет и страсть, который они излучают.
Меня могут упрекнуть в том, что, являясь почитателем таланта покойного Джона, вторая жена которого, Йоко Оно, была японкой, я персонифицирую себя с ним, что не так уж и далеко от отклонений психического характера. Но кумиромания — не моя стихия. Джона я просто люблю за его музыку, некоторые взгляды на жизнь и эксцентричность характера. Дело еще в том, что тяга к девушкам восточно-азиатской наружности появилась у меня года за два до того, как я вообще узнал о существовании, признаемся, довольно страшненькой авангардистки Йоко, то есть на заре своей юности, а тогда весь мир «тащился» от Бриджит Бардо.
Ничего аномального в моем тяготении к азиаткам я не вижу. Это нормальное явление. У одних замирает сердце при виде белокурых див скандинавского покроя или крашеных блондинок типа Мэрилин Монро; другие «зажигаются» от афро-американок или женщин Карибского залива. Не думаю, что это лишь стремление к экзотике, хотя, как знать? Потайные причины влечения к представительницам других рас никому не ведомы. Оно может действовать по принципу магнита, притягивающего противоположные полюса. А при желании показаться достаточно образованным можно подложить под данный феномен наукообразную основу, вытащив философский тезис — «единство и борьба противоположностей», сразу придающий неотразимость и должный вес любому утверждению, даже самому абсурдному. Блюдо под подобным соусом всегда кажется аппетитным и съедобным. Можно собрать на эту тему не менее десятка теорий и гипотез, но если теорий много — значит, ни одна из них не верна. Да и какое это имеет значение, если факт, как изволите видеть, налицо.
Возвращаясь к теме выхода из наркоза, должен сказать: колдовская трансформация была столь органичной и естественной, что чудилось, будто я уже не раз посещал эту райскую страну, где пленительные и яркие флоро-эротические грезы сопровождались приглушенной психоделической мелодией на тему песни «Lucy in the Sky with Diamonds» — «Люси на небесах в алмазах»:
…Кто-то зовет, а ты медлишь, упустишь ту девушку —
Калейдоскоп.
Желтый с зеленым, цветник-целлофан высится над головой,
Взглянешь на девушку с солнцем в глазах, и простись…
Как и все «хорошее» в этом мире, мои мерцающие зыбкие видения закончились: чарующие фемино-цветочные фантомы стали постепенно тускнеть и съеживаться в одну точку, которая по мере возвращения сознания из дурмана наркоза оказалась обыкновенной щелью на потолке палаты, вполне реальной щелью, скучной и банальной в своей обыденности.
Придя окончательно в себя и зная, что пациенты под наркозом склонны болтать всякую белиберду и выдавать сокровенные тайны, я первым делом озабоченно осведомился у медперсонала, меня окружавшего, среди которого были в основном женщины, не ругался ли я и не говорил ли чего лишнего.
В ответ те, со смехом, доложили:
— Наоборот, вы говорили, что любите всех нас. А вот когда мы оперировали одного хирурга, то наслушались всякого; он крыл отборнейшим матом всех подряд.
Такой расклад меня успокоил, и я снова попытался мысленно заглянуть хотя бы краешком глаза за занавес, закрывший прекрасный мираж, в котором я находился то ли несколько секунд, то ли целую вечность. Но это была лишь бледная тень того, что я испытал, плавая в наркотическом тумане…
Страны-миражи существовали у многих народов и отдельных людей, особенно у представителей контркультуры, не принимавших окружающий их жестокий, бездушный мир, на который падала черная тень Христианского Креста и Большой Бомбы.
Так у американских битников 50-х годов такой страной была Мексика; не реальная Мексика, нищая и убогая, а Мексика-миф, обетованная, «не оскверненная» земля, опаленная солнцем, страна текилы, высушенного кактуса «пейотля-мескаля», приводящего в исступление шаманов во время обряда камлания при контактах с потусторонними силами, дающего силы уставшему и исцеляющего страждущего; страна духовно чистых, не развращенных цивилизацией индейцев, чьи древние экзотические культы и божества в глазах неофитов так выгодно отличались от христианской культуры, неразрывно связанной с пороками той самой буржуазной цивилизации, от которой они пытались бежать. У битников были свои теоретики и пророки: поэты и писатели, такие как Аллен Гинзберг, Гэри Снайдер и Джек Керуак, проповедовавшие уход в первозданность. Мотив Дороги, Подполья и Бунта был в их творчестве ключевым. Дорога олицетворяла бесконечный путь, ведущий в Прекрасное Никуда, в мир первобытной простоты, подальше от уродливых мегаполисов — порождений Зла, зараженных античеловечностью, равнодушием и бездуховностью.
Битничество, как движение, было чисто урбанистическим (суть городским) явлением и прозябало в затхлом мирке культурного подполья Нью-Йорка и некоторых других больших городов Америки, но многие его адепты склонны были искать свои Ценности активно.
Затянутые в черную кожу бородатые битники на своих мощных «харлей-дэвидсон», покрытых красноватой пылью мексиканских пустынь (пейзаж «Марсианских хроник» Рэя Брэдбери), колесили по стране-призраку, но поиск Нового Мира так и оставался иллюзией, которая развеивалась подобно дымку марихуаны вокруг нечесаных кудлатых голов новоиспеченных бунтарей.
У хиппи 60-х годов странами-миражами были Индия и Непал, а «Меккой» — Калькутта и Катманду. Эти «сказочные страны» приобретали в глазах хиппи все более декоративный и карнавальный облик, идеально и полностью вписываясь в рамки бурлеска поп-культуры, их же и породившей.
